Форум » Болталка » С праздником. » Ответить
С праздником.
Речка: Всех, дорогие форумчане, поздравляю с праздником -- с Днем Победы!
Ответов - 18
maggie: Поздравляю с Днем Победы! КОЛОКОЛ В колокол, мирно дремавший, Тяжелая бомба с размаха Грянула... А. К. Толстой В тот колокол, что звал народ на вече, Вися на башне у кривых перил, Попал снаряд, летевший издалече, И колокол, сердясь, заговорил. Услышав этот голос недовольный, Бас, потрясавший гулкое нутро, В могиле вздрогнул мастер колокольный, Смешавший в тигле медь и серебро. Он знал, что в дни, когда стада тучнели И закрома ломились от добра, У колокола в голосе звенели Малиновые ноты серебра. Когда ж врывались в Новгород соседи И был весь город пламенем объят, Тогда глубокий звон червонной меди Звучал, как ныне... Это был набат! Леса, речушки, избы и покосцы Виднелись с башни каменной вдали. По большакам сновали крестоносцы, Скот уводили и амбары жгли... И рухнули перил столбы косые, И колокол гудел над головой Так, словно то сама душа России Своих детей звала на смертный бой! Дмитрий Кедрин 30 августа 1942
Gapon: Хороший был поэт, только неуютно себя чувствовал в современности... Через то, видимо, и сгинул раньше времени.
Penguin: М.Анчаров, "Ты припомни, Россия". Это любимая песня моего отца - солдата Великой Отечественной.
Речка: maggie , спасибо: я не знала поэта Дмитрия Кедрина.
Gapon: Не похоже на Вас, сударыня Речка! Знаменитые "Зодчие" тоже - его. Там, где "...соколиные очи кололи им шилом железным.." про Барму и Постника. Псиса, видимо отец застал первый сов.телесериал "День за днем", нафаршированный десятком песен М.А.
maggie: Gapon пишет: Через то, видимо, и сгинул раньше времени. У меня в книге о последних годах жизни Кедрина следующее написано... (как это могло случиться?) В 1943 г. ушёл добровольцем в Советскую Армию. Работал в газете Северо-Западного фронта. Демобилизовавшись и вернувшись в Москву, был убит неизвестными в пригородном поезде... А это из Вики: 18 сентября 1945 он трагически погиб под колесами пригородного поезда (по данным Игоря Лосиевского[1], был выброшен).
Gapon: Не знаю, чему верить, бо помню, что поэт погиб в авиакатастрофе в середине войны, возвращаясь с редакционного задания.... Если я в очередной раз не путаю его с Иосифом Уткиным. Версия о поезде идеально ложится на финал какой-то его поэмы, датированной 1938 г.: "все люди спят, все звери спят. Одни дьяки людей казнят".
maggie: Это тоже Дмитрия Кедрина... Жесть... ДОБРО Потерт сыромятный его тулуп, Ушастая шапка его, как склеп, Он вытер слюну с шепелявых губ И шепотом попросил на хлеб. С пути сучковатой клюкой нужда Не сразу спихнула его, поди: Широкая медная борода Иконой лежит на его груди! Уже, замедляя шаги на миг, В пальто я нащупывал серебро: Недаром премудрость церковных книг Учила меня сотворять добро. Но вдруг я подумал: к чему он тут, И бабы ему медяки дают В рабочей стране, где станок и плуг, Томясь, ожидают умелых рук? Тогда я почуял, что это - враг, Навел на него в упор очки, Поймал его взгляд и увидел, как Хитро шевельнулись его зрачки. Мутна голубень беспокойных глаз И, тягостный, лицемерен вздох! Купчина, державший мучной лабаз? Кулак, подпаливший колхозный стог? Бродя по Москве, он от злобы слеп, Ленивый и яростный паразит, Он клянчит пятак у меня на хлеб, А хлебным вином от него разит! Такому не жалко ни мук, ни слез, Он спящего ахает колуном, Живого закапывает в навоз И рот набивает ему зерном. Хитрец изворотливый и скупой, Он купит за рубль, а продаст за пять. Он смазчиком проползет в депо, И буксы вагонов начнут пылать. И если, по грошику наскоблив, Он выживет, этот рыжий лис, - Рокочущий поезд моей земли Придет с опозданьем в социализм. Я холодно опустил в карман Зажатую горсточку серебра И в льющийся меж фонарей туман Направился, не сотворив добра. 1933 Зачем он такое написал? Я не верю, что написавший "Колокол" и "Добро" - один человек... Или, м.б., верю, что один, но разный... Но почему "Добро"? я чего-то недопонимаю...
Gapon: Во-первых, я таки ошибся, пришив Кедрину авиакончину Уткина. Во-вторых, понятие "комсомольский поэт" (Коган, Кульчицкий, Гузенко...) можно распространить и на более взрослого Кедрина, по-моему... А перед этими ребятами мир представал простым и ясным - диаметральным и черно-белым. Видимо, такая примитивность и помешала К. увидеть в своем герое, напр., "каналоармейца" (б.крестьяне, проданные своими же земляками)... Но, в оправдание ему, могу отметить, что он все-таки не выставил себя последней сволочью, которая сочла добром именно не дать милостыню.
maggie: Penguin, я никогда раньше не слышала этой песни. Спасибо. ;))
Penguin: Действительно, песни Анчарова мы впервые услышали в сериале "День за днем". Помню, как смотрели его всей семьей и слова песен на слух записывали. Музыка, по-моему, Катаева. По поводу стихотворения "Добро" хочу сказать, что оно как будто сегодня написано – про нищих-профи…
maggie: Penguin пишет: про нищих-профи… ok, значит, одни паразитируют на том, что люди добрые датут пару грошей (или более), тогда и работать не надо... Понимаю, что со стороны просящего это можно было бы считать не этичным, аморальным... А дающий? Разве ему должно быть не все равно, если он просящему дает? Если не все равно, то это кондиционировано, по-моему, тогда это уже кондиционированное сострадание, и такая же любовь... Тогда уж лучше вообще никому не давать и не помогать... Не знаю никогда четкого ответа на самые важные в жизни вопросы...
Речка: Купила сборник Д. Кедрина. Оказалось, что кое-что все-таки читала! maggie , в стихотворении "Добро" автор, как и другие поэты его поколения, "дышит социализмом" -- дань времени! Мне оно кажется очень надуманным. Как-то неестественно звучит переход от благообразного Широкая медная борода Иконой лежит на его груди! к Но вдруг я подумал...
Речка: maggie , ответ -- в рассказе "Майоръ Бобковъ и его сироты" (Вас. Ив. Немировичъ-Данченко "Люди малого дела"). Не знаю, есть ли в интернете.
maggie: Речка пишет: ответ -- в рассказе "Майоръ Бобковъ и его сироты" Речка, я не могу найти рассказ в сети, и в нашем русском книжном Немировича-Данченко нет... В сети я нашла лишь: http://az.lib.ru/n/nemirowichdanchenko_w_i/ Плз, если кто-нибудь всё же отыщет в сети (можно аудио), скиньте ссылку... ;)))
Речка: maggie , я тоже не нашла в сети. Мой экземпляр (1907), боюсь, сканирования не выдержит. Попробую немного перепечатать и позже разместить в этой ветке.
Речка: (Без ятей и i). Майор Бобков и его сироты. Повесть. Памяти Зои. I. Слушали ли вы зимнюю заутреню в Исакиевском соборе? Кругом, за его стенами, еще нерушимое и недвижимое царство торжествующего мрака. Кажется, нет ему предела. До рассвета далеко, -- такъ далеко, что о немъ и н е думаешь. Грузныя тучи низко нависли, будто чьи-то сурово опущенныя веки и брови, и не ждешь изъ-подъ нихъ ласковаго взгляда, звезднаго неба... Холодно, жутко. Каменная черная громада собора кажется еще величавее, царственнее. Снегъ тихо похрустываетъ подъ ногами на ступеняхъ. У массивныхъ колоннъ мерещатся смутные призраки. Отделится такой, поравняется съ вами, и не угадаете во тьме нищаго. Не чудится ли вамъ? Еще минута -- и онъ точно разсеивается въ воздухе. Маленькия дверцы остались позади... Несколько шаговъ -- и вы въ каменной бездне... Именно бездне. Черные силуэты монахинь съ книжками... Длинный рядъ ихъ, точно линия въ безконечности, теряется невесть где. Стены исчезли въ сумраке, раздвинулись и ушли. Мощные профили столповъ пропадаютъ въ высоте, и сама эта высота мистически-недосягаема. Въ ней едва намечаются смутныя очертания, угадывается другая опрокинутая надъ вами бездна купола. А издали -- сразу не поймешь откуда -- не изъ области ли безпредельнаго? -- чуть доносится меланхолический напевъ молитвы. Присмотритесь: вонъ слабый светъ, тамъ --- приделъ, такой крошечный издали... Въ немъ сливающиеся въ одно марево огоньки восковыхъ свечей. Останьтесь посреди въ таинственномъ просторе. Еще мгновение -- и вамъ кажется, что эти каменныя плиты подъ вами тоже провалятся куда-то. Хорошо и жутко. И душа ширится, точно хочетъ наполнить собою всю эту бездну. Кругомъ не слышно шаговъ. Какия-то сгорбленныя, такия же черныя, как этотъ мракъ, старушонки беззвувчно рождаются въ немъ, мелькаютъ мимо и будто въ немъ же умираютъ. Иной разъ думаешь, что ихъ нетъ, а такъ, шалитъ воображение. Где-то въ стороне иногда, словно метеоръ, разомъ зажгутся свечи передъ отдельно стоящею иконой, и подъ ихъ полымемъ въ темноте она одна сверкаетъ и лучится золотомъ дорогого оклада, драгоценными камнями венчика, и вы различаете въ этомъ блеске нежный и ласковый ликъ Богоматери, а когда свечи передъ нимъ разгораются, чудится, что изъ Ея благостныхъ и кроткихъ глазъ катятся брильянтовыя слезинки. По комъ? О чемъ? Не о техъ ли страданияхъ, что невидимо наполняютъ жуткое, сплошное, безразсветное, неоглядное царство мрака?.. Не о вашемъ ли горе, что какою-тотонкою стрункой нетъ-нетъ, да и задрожитъ, незаметно для васъ самихъ, у васъ въ груди?.. А въ светломъ пятне бокового придела вы уже различили старенькую ризу очередного священника, служащаго заутреню, и его тихий, точно умирающий голосъ едва=едва доносится къ вамъ, чтобы еще разъ постучаться въ ваше сердце: «да отворись же, наконецъ, и не замыкайся больше».. П. Засиделись мы какъ-то у приятеля. Возвращаться пришлось поздно и мимо Исакия. Я вошелъ в соборъ. Въ приделе, где служатъ заутреню, я не хожу: въ немъ уже мир, действительность. Тамъ каждое слово молитвы звучитъ определенно и точно. Люди просятъ и знаютъ, о чемъ они просятъ. Тамъ это великое, таинмтвенное, мистическое «нечто» или «все» умаляется до нашихъ крохотныхъ и низменныхъ потребностей. Я остался посреди собора и весь ушелъ въ загадочную область вечныхъ ожиданий. Казалось, что надо мной во мраке раскрываются чьи-то громадные очи; взглядъ, которому вся вселенная не можетъ поставить предела, проникаетъ въ мою душу. Чувствуется таинственный шорохъ чьихъ-то крыльевъ. Тишина была полна, если не звуками, то душами звуковъ, какъ и мракъ весь трепеталъ невоплотившимися образами. Ихъ не видели глаза, но чуяло сердце. Мысль уходила далеко-далеко назадъ, бродила одинокою странницей по пройденнымъ дорогамъ. Раскрывались старыя могилы и дорогие, милые люди, --- какихъ уже не встретить больше! --- воскресали изъ нихъ и тихо-тихо беседовали со мною. Явью подымались забытыя были, въ блеске красокъ, въ тепле и трепете жизни... Подымались и заслоняли будничную действительность, точно это «сегодня» -- въ молихъ воспоминанияхъ. Какъ лавсково изъ прошлаго звучали погаснувшие голоса, какъ нежно и кротко сияли оттуда любимыя очи!.. Какъ будто страданий и смерти не было, и нудное, холодное одиночество оказывалось сномъ, только скучнымъ и долгимъ сном ъ. Точно волне отдаешься этимъ грезамъ, и оне, чуть-ячуть покачивая и убаюкивая, уносятъ куда-то въ волшебную страну, въ миръ чудесъ, не знающий разлуки и печали... И вдругъ рядомъ съ этимъ что-то действительно живое, но резкое, какъ диссонансъ, ворвавшийся въ тихую мелодия. Я услышалъ какую-то фразу, различилъ рядомъ со мно. Чью-то фигуру. -- Господинъ добрый!... -- Что вамъ угодно? -- Старому майору... Помочь бы?.. А?.. Ей-Богу... Чего не жалко? Я всмотрелся. Маленький, даже крохотный отставной офицеръ. Насколько можно было различить въ этой темноте, шинель на немъ опрятная. Лысина аккуратно зачесана, точно у него волосы росли отъ шеи вверхъ и тамъ уже наподобие латаний расходились вееромъ. Странно было: такая старательная фигурка и вдруг -- повторенное: -- Ради Христа, прошу васъ... Помогли бы -- чего не жалко... В такихъ случаяхъ какъ-то глупо конфузишься. Я далъ, что у меня нашлось. -- Вотъ благодарю... Дай вамъ Богъ... Правду сказать, я о немъ нехорошо въ тотъ разъ подумалъ. «Ведь, вотъ, поди, пенсионъ получаетъ, а тоже попрошайничаетъ. Только мешаетъ настроению. Господь ведаетъ, изъ какихъ высотъ стащилъ меня на землю, -- теперь ужъ не поднимешься». А тутъ какъ разъ народъ выходить началъ, и мой майоръ, будто изъ засады, торопливо семенилъ то къ одному, то къ другому, по ошибке сунулся было опять ко мне, но узналъ меня и засмеялся даже. -- Съ васъ-то я... того... контрибуцию взыскалъ уже. Про себя-то вы, пожалуй, подумаете: безстыдникъ этотъ майоръ... Угадалъ я, поди? А? Угадалъ? Действительно, угадалъ. Я хотелъ было соткровенничать даже на этотъ счетъ, но со мною поравнялся какой-то, должно-быть, купецъ, поднявший кибиткою воротъ своей енотовой шубы. Тарантасъ-тарантасомъ ползъ онъ по собору. -- Ефрему Самойловичу! -- подскочилъ къ нему майоръ. -- А, интендантская крыса! На детей-сиротъ? -- Точно такъ-съ, ваше благолепие! -- Малъ-мала меньше: отецъ-вдовецъ, дети-сироты! Такъ, что ли?.. Ну. Богъ съ тобой, на, -- бери бумажку, да въ лабазъ заходи... Слышишь? Я сегодня добрый. Мне такъ досадно стало на старого майора, что я постарался йже не встретиться съ нимъ и ушелъ поскорее. Еще бы! Обыкновенный гостино-дврский типъ. «Жена-вдова, дети-сироты!» И, должно-быть, добровольнымъ шутомъ во все эти лабазы является, иначсе эдакий «рыба-китъ» не сталъ бы его звать къ себе да оделять бумажками... Ш. До такой степени я считалъ «майора» наглецомъ и тунеядцемъ, что, столкнувшись съ нимъ черезъ несколько дней у Николаевского вокзала, я обошелся съ «интендантской крысой» весьма сурово. Онъ, какъ и въ соборе, совсемъ неожиданно оказался рядомъ со мною. Очевидно, онъ въ этомъ отношении обладалъ большою боевою опытностью. Узналъ меня, приподнялъ старую фуражку и проговорилъ: -- Въ разныхъ местахъ встречаемся-то... Господинъ! Если возможно... просить-то не грехъ ведь? А? Я не далъ ему окончить. -- Какъ вамъ, право, не стыдно? Еще офицеръ!.. Ведь вы пенсионъ-то выслужили? Онъ какъ-то съежился, заторопился и часто-часто заговорилъ: -- Какъ же-съ... какъ же-съ... Точно. Полный пенсионъ. Жаловапться не могу. Полный-съ... Не обиженъ-съ... Какъ и всемъ прочимъ, по закону. И его глаза растерянно забегали по сторонамъ. Видимое дело, ему стало совестно. -- Ежели бы не «дети-сироты»... Эта классическая фраза шутовского ни щенства меня совсемъ взорвала. -- Оставьте вы меня, пожалуйста., в покое. Ловите на свои грулыя выходки купцовъ въ шубахъ кибитками. Я не люблю паяцовъ. Прощайте. Въ дверяхъ вокзала я оглянулся. Майоръ стоялъ безъ шапки -- жалкий-жалкий, приниженный, смотрелъ въ землю и какъ-то совсемъ уже нелепо шевелилъ пальцами и разводилъ руками. Мне вдругъ стало чего-то стыдно. Готовъ балъ вернуться къ нему и извиниться, но взялъ себя въ руки и вышелъ вонъ. «Теперь, по крайней мере, не станетъ приставать, -- соображалъ я. -- Въ самомъ деле, что за глупость? Счкольно действительных нищихъ, а онъ у нихъ хлебъ отбиваетъ», оправдывался я по-казенному. И добился своего. Еще черезъ нескольког дней встретилъ майора. Онъ схватился было за фуражку, но вдругъ опустилъ руку и съ достоинствомъ прошелъ мимо. «Проняло!» обрадовался я. Въ самомъ деле, выдумалъ же себе человекъ профессию. Одно меня смущало: такие, какъ онъ, все пьяницы горьчайшие, а мой таинственный незнакомецъ далеко не производил подобнаго впечатления. Напротивъ, во всей его подобранной и опрятной фигурке было что-то необыкновенно аккуратное, какая-то невольно угадывавшапяся привычка къ порядку. И пуговицы все на месте, и сапоги вычищены, И шинель заштопана въ прорехахъ. Въ дни получения пенсиона такихъ старичковъ въ казначействе встретишь суколько угодно, и все они преисполнены сознания собственного достоинства. Держатся даже гордо: «послужили-де отечеству честью и правдой, а теперь отдыхаемъ»... И усы у него бывли подрезаны какъ следуетъ, и кончики позакручены, и бороды не лезла неприличною щетиной, а было выбрита по уставу, оставляя сивыя щеки лосниться довольно торжественно. Мое впечатление было, должно-быть, совершенно верно, потому что проходившая мимо довольно-таки растерзанная девица оглянулась на майора и, засмеявшись, проговорила: -- Ишь какой исправный отставной папашка гуляетъ!.. Очевидно, старый майоръ и въ полку былъ офицеръ образцовый: казенное дело исправлялъ неукоснительно, жидамъ не должалъ, у казначения никогда не забиралъ впередъ и денщика держалъ въ подобающемъ трепете.
Penguin: Этот рассказ был опубликован в День Победы, а попался мне только сейчас. Хочу поделиться.
полная версия страницы